Отличники встают рано, причем далеко не всегда потому, что они —
жаворонки. Они встают рано потому, что им надо. Если рано им случайно вставать не надо, они встают поздно. Поздно — это в десять утра. Ну ладно, в одиннадцать. Самый край — в двенадцать, со словами "сколько можно спать". Отличникам вообще свойственно задавать самим себе и окружающим риторические вопросы. Например, "когда, если не сегодня, я буду это делать? ", "сколько твое безделье может продолжаться? " и "неужели ты не понимаешь, что… ". "Неужели ты не понимаешь? " — ключевой вопрос отличников. Они не понимают, как можно не понимать.
Двоечники не понимают.

Отличники работают в системах. Им это важно. При этом им важно, чтобы в системе, где они работают, их ценили. Если в системе, где они работают, их не ценят, отличники ищут новую систему. Самая большая награда для отличника — когда система их сначала не ценила, а теперь ценит. Самое страшное наказание — провалиться в глазах системы. Если отличника спросить "кто ты", он честно ответит: "Инженер–технолог". Если спросить "кто ты" двоечника, он ответит: "Вася".

Основная причина всех действий отличника — убежденность, что так надо. Надо хорошо учиться, надо получать хорошие оценки за экзамены, надо найти хорошую работу (а как же иначе?), а на этой хорошей работе надо сделать карьеру, потому что карьеру делать надо. Да, еще по той же причине они моют грязную посуду. Двоечники тоже моют грязную посуду. Когда заканчивается чистая.

Первичное расслоение происходит в школе. Отличника узнать легко, и вовсе не по очкам или по умному лицу. Отличник — это тот, кто Делает Уроки. Каждый день. Приходит домой после школы, переодевается в домашнюю одежду, разогревает обед, обедает — и садится. Иной отличник скор и легок, поэтому садится он на полчаса, и за полчаса у него все готово. Другой отличник основателен и упорен, поэтому его уроки делаются целый вечер. Есть даже такие, которые ежедневно делают Уроки на Послезавтра — но это особая категория человечества, и речь сейчас не о них.

Сделав уроки, отличник улыбается и потягивается. Если он — Истинный
Отличник, он может после этого еще и собрать портфель
А теперь быстро поднимите руку те, кто регулярно строчил домашнюю
математику на подоконнике в туалете напротив кабинета химии на пятом этаже. С вами все ясно. Вы наверняка еще помните, что на средней величины домашнее задание нужна обычная перемена (десять минут) в пятом классе и большая (двадцать) — в восьмом. Что? Не "строчил", а "сдувал"? Сами вы "сдувал". Чтобы спокойно списать задание по любому предмету, не нужна никакая перемена. Нужна последняя парта и урок биологии. Можно литературы.

Но сдувание — это детский сад. Высший пилотаж двоечника — сделать
домашнее задание самому, причем на том самом уроке, на который он задан. Желательно сидя не на последней, а на первой парте. Сделать блестяще, с выдумкой, с переподвыподвертом и, сделав, немедленно вызваться отвечать.
Ответить так, что преподаватель заплачет от восторга, получить законную пятерку с бантиком и, сев на место, углубиться наконец в чтение второго тома сочинения Освальда Шпенглера "Закат Европы". Ради которого и нужно было ответить добровольно, чтоб потом не дергали. На такое способен только истинный, глубинный, не побоюсь этого слова, духовный двоечник.
Которому в общем–то все равно, чем заниматься, лишь бы было интересно и не дергали. К сожалению, сочетание "интересно" и "не дергали" в школе (да и в жизни) бывает редко, поэтому ради своего смысла жизни двоечнику приходится трудиться куда упорней, чем отличнику. Если он, конечно, достаточно трудолюбив, чтобы это делать. Оценки не говорят нам ни о чем. На доске "Гордость школы" висят
вперемешку как портреты отличников, так и портреты двоечников. У
последних ничуть не меньше высоких оценок, похвальных грамот и побед на
физико–математических олимпиадах, а среди первых есть масса хмурых
середнячков. Дело не в баллах, дело в подходе.

Отличник на любое
— Зачем?
отвечает
— Надо!

Двоечник на любое
— Надо!
отвечает
— Зачем?

*****
По окончании школы отличники и двоечники выкатываются в большую жизнь.
Отличникам там легко, слово "надо" ведет их за собой. Двоечникам сложнее: им приходится изо всех сил думать, как бы выкрутиться так,
чтобы ничем не поступиться. Поступаться двоечники не любят.
Отличник работает как плуг: равномерно пашет, оставляя за собой глубокую борозду.
Двоечник работает как взрыв. Пусто, пусто, пусто, покер.

И отличники, и двоечники бывают талантливыми. И двоечники, и отличники бывают блестящими. Из блестящих отличников получаются миллионеры и президенты корпораций, а из блестящих двоечников — писатели–поэты, программисты–инженеры и прочая творческая соль земли, не отягощенная излишней социализацией.

Из нормальных способных отличников выходят хорошие специалисты с
приличной зарплатой. Из нормальных способных двоечников получаются люди свободных профессий, работающие на себя и получающие то штуку в день, то фигу в месяц. К тому же в любой системе исправно кормится довольно большое количество двоечников, которые время от времени подают более или менее гениальные идеи, за что им сквозь зубы прощают постоянные опоздания, отпуска в самый неподходящий момент и непрерывные кончины любимых родственников во все остальное время.

Из неудачных отличников все равно получаются неплохие специалисты с нормальной зарплатой — просто потому, что абсолютно неудачных отличников не бывает. Отличники так устроены: они не в состоянии работать плохо.

А вот что получается из неудачных двоечников, не знает никто. Потому что кто же из гордых двоечников сознается даже себе самому в том, что именно он — неудачный? Два класса, как и положено, испытывают друг к другу классовую ненависть. Отличники считают двоечников везучими бездельниками, получающими дары от жизни за красивые глаза. Двоечники, со своей стороны, убеждены, что отличники — примитивные
зануды, не умеющие вставать не по будильнику и жить не по указке. В глубине души оба класса смутно завидуют друг другу — потому что та, вторая сторона, умеет то, чего не умеет эта.

У каждого из нас есть свое предназначение. Дядя Гоша, например, всю жизнь самоотверженно уничтожал спиртное посредством собственного организма. В этом заключался его личный героизм. Сам себя в авангард борьбы выдвинул и предлагал «вдарить пьяной анархией по беспределу властей и бюрократической пиздоте», ведя кровопролитные бои сразу на трех фронтах - пивном, водочном и винном. Веселый Гитлер алкоголизма, настолько преданный делу, что хоть партию создавай. «В натуре единая Россия» или «Памяти нет» – за такими названиями пошли бы… Но недавно синий фюрер малодушно отступил с алкогольной передовой и стакан войны зарыл. Эта неприятность и раньше случалась с ним под влиянием тяжелых ударов судьбы, жены и твердых тупых предметов. Когда-то он даже бросил злоупотреблять «навсегда», получив поздравительную открытку от семилетнего сынули: «Папа, будь добрым, не пей, не дерись или умри. С 23 февраля, Андрюша». Но уже через две недели, 8 марта, человек-кремень уработался в подарочное говно: явился домой обоссаный до носков, с цветочками, ирисками и триппером. Ну, хоть не с пустыми руками…

А тут по собственному почину поехал на рыбалку на своей ржавой «копейке» и не взял ни капли. Случай редкости необычайной. Августовским утром, отчаянно повизгивая на крутом спуске, разъебанное вдрызг копье подъехало к реке. Дядя Гоша расположился, закинул снасти и принялся ждать улова. Не клевало и !!!!!!, хоть динамит наживляй. Пять часов тишины и трезвости – это издевательство, а не рыбалка, это даже апизденеть можно. К обеду вдруг нарисовался конкурент: маленький, толстый носопыжик на джипе и понтах. «Криворукий пожлобёныш», - решил дядя Гоша, наблюдая за манипуляциями с закидушкой – тот лихо отматывал такое количество толстенной лески, будто собирался взять на червя, как минимум, зайца на соседнем берегу. Когда все кусты вокруг серебрились леской, снасть загудела, описывая большой блестящий круг. Крутил он её минуты две кряду, наращивая обороты. «Щас на взлет пойдет», - подумал дядя Гоша.
– Э-ге-ге-ге-гей, ёбана в рот! – размахнулся жопорукий и, стоя на леске, как на взлетной полосе, метнул грузило вдаль.
– Бульк, !!!!! – ёбнулось оно в пяти метрах от берега.
– Ыыыыыыы! – возрадовался дядя Гоша.
– Пизда! – выругался носопыжик.
– Застряло, блять? – вежливо и с участием поинтересовался дядя Гоша.
– Ща достанем – потянул с себя штаны толстяк и полез в воду. Вдруг у дяди Гоши клюнуло, он подсек всем телом и, стремительно перехватывая леску, вытащил на берег карася весом с полкило. Конкурент с любопытством взирал на добычу.
– Я таких сегодня выпускаю, – небрежно пояснил дядя Гоша, – Но на ушичку пойдет. Учись, студент, – и трясущимися от волнения руками попытался сунуть карася в садок.
«Студент» потянул за леску, и оказалось, крючок зацепился за вентерь, в который попалось два красавца-сома килограмм по двенадцать. Он суетливо, с трудом, выволок их на берег, не веря своей удаче. Дядя Гоша ахуел молча. Он стоял со своим сраным карасиком в руках, и зеленая зависть длинными соплями капала на дырявые сапоги. Так он ахуевал только раз, когда Андрюша первый раз выиграл у него в шашки и сказал: «Папа, Вы – говно».

Кое-как выпутав из сетки с помощью ножа еще бьющихся сомов, сосед бросил их в багажник и снялся на всех парах, не попрощавшись.– Заебись дурак порыбачил, – подытожил вслух дядя Гоша и засобирался тоже, дабы не встретиться с хозяевами вентеря. Только он завел машину, как на дороге показалось стадо коров, несущееся сверху галопом и роняющее зеленые лепешки в пыль. Скотина срала обильно. Было ощущение, что все поголовье страдает страшной коровьей дизентерией. Буренки окружили дядю Гошу, как родного, дристали и не давали проехать. Он сигналил, мычал и матерился. Нихуя, только смотрят с нежностью влажными глазами – осемени, дескать, и !!!!!!. Вдобавок ко всему пошел ливень. После получасового коровьего плена, появился пастух и освободил его, пояснив, что местный ветеринар ездит на такой же машине, и давеча искусственно оплодотворил стадо. А оно обосралось какова-та хуя с такого секса. Так что коровы теперь в претензии...

Дядя Гоша газанул наверх, но, шлифуя лысой резиной желтую грязь пополам с дерьмом, застрял на середине подъёма. Вышел, осмотрелся – бляяяя, все «Жигули» в говне, извините за тавтологию. И на пузо сел плотно. Повозился еще немного, но вспомнил, что забыл садок в реке, вернулся. Совершенно неожиданно из кустов вынырнули два браконьера, узрели завозившегося возле почиканного вентеря дядю Гошу и стремительно метнулись к нему. Алкоголик, заценив этот маневр, очком почуял, что сейчас он отхватит весьма стремительных пиздюлей, и припустил было на съёбки с карасем в руках. Но его догнали:
– Н-на, !!!!! – уебал огромный деревенский дуболом такой силы леща, что аж пиджак завернулся. Дядя Гоша присел, ходким знаком вопроса просеменил еще метров пять и воткнулся еблищем в землю. Он очнулся, когда уже стемнело, и недосчитался карася, переднего зуба и домкрата. Похищение ценного пневматического прибора нанесло невосполнимый ущерб ремонтному фонду горе-автолюбителя и удешевило транспортное средство почти вдвое.

Ситуация складывалась, мягко говоря, ебануцца какая хуёвая. Рассчитывая вернуться к ужину, дядя Гоша выклянчил денег только на бензин и теперь пребывал в состоянии абсолютного безденежья, безрыбья и безнадёги. И беззубья. Нужно было ждать, пока подсохнет дорога, или пиздовать в деревню за трактором. А трактор без водки не поедет. К тому же хотелось жрать нипадецки. «Поэтому, для начала, нужно убить курицу или свинью, подкрепиться, а там, может, велосипед удастся спиздить и домой уехать», - решил дядя Гоша и выдвинулся в село, прихватив перочинный ножик.

Он долго колесил по засыпающей деревне в поисках подходящего сарайчика с живностью и, наконец, нашел. Далеко от дома, но близко к забору находился свинарник, как определил по запаху догадливый дядя Гоша. Он прокрался внутрь, прихватив возле входа здоровую сучковатую бревеняку. Под потолком горела тусклая лампочка, и в загоне мирно посапывала розовая взрослая свинка. «Чиииик», – свинокрад аккуратно приоткрыл затвор и на цыпочках подошел к жертве. Она блаженно смотрела свиные сны, ничего не подозревая. Может, ей снилась поросячья юность, лужа во дворе и корыто, полное сытных помоев. Дядя Гоша, видя живую свинью раз третий в жизни, подивился размеру и решил не брать всю, а, оглушив, отрезать только ногу. Ему даже показалось, что будущая свинья-инвалид нагло улыбается во сне. Три, два, один, наркоз:
– Н-на, !!!!! – припомнил он послеобеденного леща, и дубина, описав длинную дугу и расхуярив лампочку, обрушилась на ребра ни в чём не повинной животины. «Ой, кажись, промахнулся», – успел заметить дядя Гоша, метивший в голову. Свинья реально прихуела с такого «доброго утра», подорвалась и, издавая нечеловеческие визги, заметалась по загону, топча уроненного в навоз молотобойца. «Так вот он какой ужасный !!!!!!, – усирался он в темноте. – Свиньей жил, под свиньей, как свинья и помрешь – в свинарнике. Прощай, прекрасный мир».

Но она вдруг успокоилась и, возмущенно похрюкивая, забилась в угол. Дядя Гоша расправил конечности – переломов не ощущалось, но все тело болело так, будто его сбил груженный «Камаз». Отведать свинятинки резко перехотелось, да и съебывацца нужно было поскорей. Он чуток побарахтался ещё в навозе, нащупал выход, кое-как одолел забор и побрел, куда глаза глядят. Возле добротного, каменного забора ему приспичило отлить. Во время обссыкания частной собственности из калитки вышел одетый по форме местный участковый и осветил ссущего фонариком.
– А что это вы, простите, делаете? – писклявым голоском, поправляя очки, спросил участковый-интеллигент.
– Вот вам приятно было, если бы неизвестное лицо писяло вам, к примеру, на штанину?
– Та я б аструел! – не решился выразиться в присутствии интеллигентного человека ссыкун.
– Что-что, простите?
– Ты чё, трудный? Отъебись, говорю. – переклинило вдруг дядю Гошу.
– Н-на, !!!!!!!
«Да вы сговорились что ли? А с виду приличный человек», - последнее, что, подумал он, оседая на травку от удара фонариком по жбану. Очнулся, когда уже светало, в настроении препоганом, побитый, голодный и в навозе. «Так и бомжом недолго стать по трезвяне. С таким счастьем, чем пробовать спиздить велосипед, лучше сразу явку с повинной написать, один !!! посадят. Надо идти домой. Тридцать километров, а что делать?», – рассудил дядя Гоша и побрел.

По дороге он зашел проведать свое корыто и очень удивился, когда увидел, что три каких-то дровосека вытащили трактором его «ласточку», подключили болгарки к генератору и уже пилят её на металлолом. Успели срезать только крышу. Дядя Гоша раненным коршуном налетел на мародеров и «ласточку» отбил. Уже через полчаса он въехал на обосранном кабриолете в город, как генерал на параде, и устремился в родимый барчелло, где хуйнул крабовых палочек и пива с водкой в долг. Так хорошо ему не было никогда, хотя от него за версту воняло деревенщиной, и никто не хотел заходить в заведение. Домой дополз под вечер на автопилоте и только хрюкал от счастья и лез целоваться в ответ на пиздюли и расспросы жены.

У каждого из нас свой путь, и если ты, падонок, свернешь не туда, жизнь это поправит. Вон дядя Гоша пить бросил и за один день три раза пизды получил, причем один раз от свиньи. Ибо нехуй.

© mobilshark